| Лабиринт четвертый "ГЕРОЙ МОЕГО РОМАНА" |  |
|
Что бы ни происходило с тобой, это не может считаться уникальным, бесценным опытом. Когда-то что-то подобное уже с кем-то случилось, а возможно, происходит в эту самую минуту. Но я думаю, что мы не просто должны учиться на своих ошибках, мы обязаны их совершать. Избегая их, мы теряем что-то важное. Но мои рассуждения не имеют никакого отношения к тому, о чем я собираюсь написать...
Позвонила тетя Света... На самом деле она мне совсем не тетя — подруга моей матери. — Здравствуй, Наташенька, — сказала тетя Света. — Как дела? Я хочу предложить тебе работу. Не особенно обременительную. Хорошо оплачиваемую. По твоей специальности. Не возьмешься позаниматься композицией с одной девочкой? Она собирается поступать в художественный институт на отделение дизайна. — Я никогда и не занималась частными уроками. — Семья довольно обеспеченная, порядочная, интеллигентная, девочка хорошая. — Если я откажусь, вы не обидитесь? — осторожно поинтересовалась я. — Наташа, ну что ты! Не понравится — бросишь. Будешь ездить к ним раза два в неделю. Не слишком утомительно, а деньги приличные. Против ее напора я устоять не сумела. Браться за работу самой совершенно не хотелось. Наверняка окажется, что живут они крайне неудобно для меня, где-нибудь на другом конце Москвы. Около двух часов следующего дня позвонил водитель, который должен был отвезти меня куда-то за город. Кратко уточнив адрес и как проехать, он сказал, что будет в три. Ровно в пятнадцать ноль-ноль, ни секундой раньше, ни секундой позже, раздался звонок в дверь. Я открыла. На пороге стоял худой мужчина лет сорока с непроницаемым лицом и пегими волосами. — Вы Наташа? — окинул он меня недоверчивым взглядом, подумал и представился: — Виктор... — И совсем неуверенно, видимо не зная, стоит ли сообщать мне такие сведения, прибавил: — Водитель. Едем. После этого он развернулся и пошел к выходу. У подъезда стоял белый сверкающий «мерседес». На нем не было ни пятнышка, словно машина только сошла с конвейера. Виктор с осуждающим видом поскреб стекло ногтем, включил зажигание, явно подозревая, что машина не заведется — Куда мы едем? — попыталась завести я светский разговор. Водитель буркнул что-то неразборчивое. То ли довел до моего сведения название места, то ли попросил его не беспокоить — я не поняла. Но настаивать не стала. Через какое-то время свернули на прилегающую дорогу. Впереди показался очень красивый дом, вернее, особняк персикового цвета, с ажурными металлическими балкончиками, эркерами, башенками и даже колоннами у входа. — Здесь живет Геннадий Алексеевич? — спросила я и сделала попытку открыть дверцу машины. — Сидите! — рявкнул на меня водитель. Видимо, еще рано выходить и наше путешествие продолжится, решила я и откинулась на сиденье. Оказалось, я всего лишь нарушила правила приличия, потому что Виктор вылез из машины, обошел ее, открыл дверь и приказал: — Выходите. Запуганная странным служащим незнакомых мне людей, я попыталась представить, что же меня ждет, и ничего хорошего на ум не пришло. Хозяин муштрует своих подчиненных, его жена капризная, манерная дамочка, никого не ставящая ни в грош, думающая о своих развлечениях, дочурка — избалованный подросток, возомнивший себя великим художником, со всеми вытекающими комплексами дочки богатых родителей. Совершенно случайно бросив взгляд на машину, я потряслась: она была так же девственно бела и чиста, как и час назад. Виктор открыл входную дверь. Передо мной возникла горничная. Клянусь, она была в длинном черном платье с кружевным воротничком и в белом фартуке, словно только что явилась со страниц старинного романа. — Добрый день, — сказала она, делая передо мной реверанс (я говорю правду!), — давайте ваше пальто. Геннадий Алексеевич вас ждет. Мы поднялись по лестнице на третий этаж. Негромко постучав, она открыла дверь и пропустила меня в кабинет. За столом сидел полный мужчина лет пятидесяти семи. При моем появлении его лицо осветила улыбка, а на румяных щечках появились ямочки. Сейчас я думаю: когда же все началось? Когда я пересекла границу коттеджного поселка? Когда набрала номер, данный мне маминой подругой, и позвонила в этот дом? Открыв дверь малоразговорчивому водителю белоснежной машины? Войдя в кабинет? Или значительно раньше? — Вы Наташа? Очень рад, — и повторил с воодушевлением: — Очень рад. Прежде чем вы что-то решите, я немного расскажу вам о Веронике. Ей нужны не столько занятия по композиции, сколько внимание и общение с умными людьми. Сами понимаете, я для нее неподходящая компания. Живем мы несколько обособленно. Друзей Вероники я одобряю не слишком, нравы современной молодежи мне непонятны. Вероника скоро вернется из школы, и вы сможете с ней познакомиться. Девочка она неплохая, скромная, но несколько своевольная. По сути, всю свою жизнь она была предоставлена самой себе. Родителям было некогда. Как она жила и чем, никто не интересовался. — Вы хотите сказать, что вы не отец Вероники? — Что вы, нет! — воскликнул он. — Я полагал, вы знаете. Я двоюродный брат ее матери, опекун. Родители Вероники погибли два года назад в автомобильной катастрофе. Жалость к незнакомой мне девочке услужливо нарисовала безрадостную картинку: сиротка Золушка в рваном платьице чистит камины и драит кастрюли. Нет, Наташа, к Золушкам не приглашают репетиторов, и сидящий передо мной толстячок не похож на злую мачеху. Ты, как всегда, что-то перепутала. — Так получилось, — продолжал Геннадий Алексеевич, — я оказался самым близким родственником, способным взять на себя заботу о девочке. С тех пор мы и живем вместе. Вероника учится в частной дорогой школе, и я не сказал бы, что ей это на пользу. В мое время ходили в самые обычные школы, и ничего, выучились, вышли в люди, а сейчас все с ума посходили — подавай им частные колледжи, будь они неладны. Можно подумать, там какие-то особые преподаватели с другой планеты. Не вижу, чтобы от этой школы был прок какой особенный. У них там одни разговоры — о модных тряпках да мальчиках. Вероника еще самая серьезная, у нее хотя бы цель какая-то в жизни есть, а эти ее дружки-подружки вовсе без царя в голове, как они сейчас говорят «башню у них снесло». В институт надумала поступать, вишь, художественный. Она девочка способная, настойчивая, у нее получится... На этих словах дверь открылась и в комнату влетело небольшого роста худенькое создание в модных джинсах и бирюзовом свитере до колен. — Привет, Крокодил, — сказало оно, плюхаясь в свободное кресло и закидывая ноги на подлокотник. Если бы не косметика, делавшая ее старше, я дала бы девочке лет тринадцать — четырнадцать, не больше. Этакая Лолита. Светло-русый хвостик, стянутый резинкой, дополнял картину. — Тебе не кажется, что неплохо было бы поздороваться? — сделал замечание Геннадий Алексеевич. — Привет, — сказала Лолита. Во время дальнейшего диалога между дядей и племянницей я была изучена с ног до головы. Какие выводы делало это непонятное существо, мне неведомо. — Вероника, ты не хочешь сесть как положено? Какое первое впечатление возникнет о тебе у нашей гостьи! — Нет, не хочу. Виктор с каждым днем становится невыносимее, — невозмутимо начала пришелица, обращаясь ко мне. — Я спросила его, как вы выглядите. Он задумался, потом ответил: «Она в черном пальто». Совсем какой-то обкумаренный. Крышу у него окончательно перекосило. Я считаю, его надо уволить. — Виктор давно работает у нас, он ответственный и исполнительный. Болтая босой ногой, девочка снова обратилась ко мне, проигнорировав высказывание дяди: — Сегодня у нас был потрясный прикол. Егор, он у нас бывает отмороженный, пришел в школу в маменькином платье. Мы были в отпаде, училки в трансе. Мы навели ему марафет: тени, румяна, как положено. Видели бы лицо химозы! Она сама дымилась, как ее реактивы. — Егор у вас что... э... неправильной ориентации? — смущенно промямлил Геннадий Алексеевич. — Ориентация у него правильная. Он натурал. Но ты же знаешь, этот перец собирается в ГИТИС. Вот и выпендривается, входит в образ. Что ни день, изображает кого-нибудь. И нам весело, и ему польза. Истеричка просто крезанулась. — Какая истеричка? — Историчка. А Борюсич гонит про свою пертую успеваемость, совсем удолбанный. — Борюсич — это кто? — Препод. Александр Борисович. — Вероника! Я требую немедленно прекратить это безобразие. Ты уже все впечатление о себе испортила. Наташа теперь вряд ли захочет с тобой заниматься. Я же просил вести себя как разумная девочка. Почему ты не можешь быть нормальной? — В моем возрасте это простительно. — В твоем возрасте пора быть серьезной, думать о будущем. — Я уже все придумала. Поступлю в институт, выйду замуж. Или наоборот. В любой последовательности. — Ох, оставь эти свои глупости! — взмолился дядя. — Не изводи меня! Ты же знаешь, у меня давление. Геннадий Алексеевич открыл серебряную шкатулку, достал оттуда таблетку, положил в рот. — Ничего с твоим давлением не сделается. Лучше я покажу Наташе свои рисунки. Мы вышли из комнаты и пошли вниз по лестнице. Вероника засмеялась: — Ну как тебе представление? Периодически я устраиваю такие спектакли для поддержания имиджа. — Что ж, спектакль проведен блестяще. Высший балл по мастерству. Может, тебе тоже в ГИТИС? — Не-а, не хочу быть актрисой. Это скучно. Притворяйся всегда тем, кем ты не являешься на самом деле. — И какова же цель твоего шоу? — Понимаешь... Ничего, что я на «ты»? — Ничего, — разрешила я. — Я никогда не закатывала истерик, как другие мои знакомые, была таким беспроблемным, тихим, неконфликтным ребенком, занимающимся собой, что это стало всех волновать. Люди, как правило, находятся в плену стереотипов. Считается, что с подростками должны быть проблемы, если этого не происходит, впадают в панику: с ней что-то не так. Чтобы успокоить окружающих, не давать повода к волнению и обеспечить спокойную жизнь себе, я периодически устраиваю небольшие аттракционы. — И с какой же периодичностью происходят твои бенефисы? — По настроению. Сегодня был чистый экспромт. Хотелось произвести впечатление на тебя. — Ты его произвела. А ты не боишься, что у твоего дяди действительно поднимется давление, ему станет плохо? — Да нет у него никакого давления. Мужчины очень мнительные создания, я это давно заметила. Чуть что, сразу думают — умирают. — Но он положил таблетку под язык. Она хихикнула: — Не под язык, а на язык. И не таблетку, а конфету. Крокодил Гена — сластена. — А чем твой дядя занимается? — Грызет свои конфеты и ничего не делает... Этот дом мой. Когда родители погибли, Крок оформил опекунство. Я ни за что не хотела уезжать. Он и переехал сюда. У него в центре шикарная квартира, но за городом нравится больше. Так что он ничего не потерял, только выиграл. И я осталась дома. Оба довольны. У нас есть скрипка Николо Амати. Хочешь, покажу? Вероника привела меня в одну из комнат. В застекленном шкафу на бархатной подушке стояла скрипка. Я с замиранием сердца смотрела на нее. — Никогда не видела раньше настоящую скрипку Амати. Кто у вас на ней играл? — Никто. Мой папаша купил. Папа, видите ли, решил, что его дочь будет знаменитой скрипачкой. Вот и приобрел для нее подарочек. Не знаю, где только взял. У нас и сертификат имеется. — У тебя есть сестра? — Я единственный ребенок. — Так ты о себе в третьем лице? — Ага. К счастью, у его дочери не оказалось ни слуха, ни голоса. Вообрази: приводят ребеночка в музыкальную школу, а в футлярчике не что-нибудь, а скрипка Амати! Там такой шухер поднялся! Думаю даже, отсутствие у меня слуха было ими несколько преувеличено: за скрипку боялись. — Я их понимаю. — Сообщение о моей бездарности не остановило папулю. Он купил мне кларнет. — Тоже какой-нибудь необыкновенный? Она хихикнула: — На этот раз обычный. Папочке пришлось оставить мысли о моем музыкальном образовании. Тогда он знаешь что надумал? — Что ты будешь гениальной художницей. — Не-а. Он отдал меня на фигурное катание. Мне повезло — в первый же день я расквасила себе нос — и он завязал со спортом, решил, что я буду второй Сарой Бернар. Отправил меня в театральную студию. Таланта к лицедейству у меня тоже не оказалось. Потерпев крах на театральном поприще, я была направлена покорять модельный олимп. Кривляние на подиуме меня нисколько не впечатлило, как и окружающих, я сбежала оттуда. Меня определили... твои предположения? — В кружок кройки и шитья. — Не угадала. В шахматную секцию. Там я тоже не блеснула, постоянно путала офицера и ладью, и двинулась штурмовать вершины журналистики. Этот кошмар с устройством моей дальнейшей жизни продолжался до моего двенадцатилетия, пока я не поняла, что, если так пойдет дальше, мне не захочется стать никем и никогда. Папуля перегнул палку. Я поставила ультиматум: или меня оставят в покое, или я сбегу из дома. Тут, по счастью, папочка переключился на другое. Ему нечем было заняться. Вот он и развлекался. — Как это — нечем было заняться? Он же работал. — Папочка? Шутишь? Он был каким-то захудалым инженером, пока их перспективная контора «Рога и копыта» не сбросила рога и не откинула копыта. Бизнесом в нашей семье занималась мамочка. Я ее и не видела почти. Так, знала, что она где-то существует. Официально ее работа была связана с компьютерами, но я думаю, на самом деле там было что-то незаконное, потому что деньжищи шли ломовые. Папочка хорошо умел их тратить. Ее «папочка», как и «мамочка», звучало с оттенком легкого пренебрежения. Переживала ли она из-за гибели своих родителей, это очередной спектакль или ей все равно? — Правда, все его нелепые вложения денег, — продолжала Вероника, — как ни странно, оказывались в конце концов выгодными и приносили прибыли. Надо отдать ему должное: он делал это не ради заработка, а чисто из спортивного интереса. Я не говорю про скрипку, но он мог купить лотерейный билет, который потом выигрывал. Накупал акций какой-нибудь компании, которые считались бумажками, а они вдруг взлетали до небес. С ним постоянно происходило такое. Он радовался как ребенок. Я жила обособленной жизнью и привыкла быть самостоятельной. Это даже неплохо, правда? А у тебя дети есть? — Нет. — И правильно, не заводи, — одобрила меня Ника. — Сплошная головная боль. Ты замужем? — Была, еще когда училась в институте, но разошлась. — Он оказался сволочью или ты стервой? — Девочка, глядя на тебя, точно не захочешь детей. — Я еще самое лучшее, что может быть, посмотрела бы ты на других. Так что там с твоим мужем? — Мы не подходили друг другу. Устраивает? — Для начала... — Мало того что ты самоуверенная, ты еще и наглая. Вероника расплылась в улыбке: — Я сразу поняла, что мы поладим. — С чего же такая уверенность? — поинтересовалась я. — Ты независима, язвительна, проницательна. Смотришь на меня как на равную. Обычно как к нам попадают, так готовы на руках ходить или на цыпочках, только бы мы были довольны, а они получили свои несчастные баксы. А ты способна хлопнуть дверью. — Ну что ты, я дверью не хлопаю, я ее вежливо закрываю. — Представляю. После этого с потолка известка сыплется, обои отваливаются... ПРОДОЛЖЕНИЕ В КНИГЕ! |
